Другие евангелия не вошедшие в библию

Как мы уже видели, один из ключевых вопросов, подня­тых Лью Тибингом в «Коде да Винчи», касался древнего «сокрытия». По его мнению, ранняя Церковь стремилась сделать из человека Иисуса божественный персонаж. Но это оказалось нелегким делом для Церкви, поскольку в большинстве самых ранних евангелий, по словам Тибин­га, Иисус предстает как человек, а не как божество. Реше­ние проблемы было очевидным: Церковь выбрала четы­ре Евангелия — от Матфея, Марка, Луки и Иоанна, изо­бражающих Иисуса Богом, утверждает Тибинг, и уничтожила все более ранние повествования, историче­ски являвшиеся более точными.

Как объясняет Тибинг Софи в своей гостиной:

— Иисус Христос был исторической фигурой, обладав­шей огромным влиянием. Возможно, это самый загадоч­ный и харизматический лидер, которого видел мир… Его жизнь была описана тысячами последователей по всему миру… Для включения в Новый Завет рассматривались свыше восьмидесяти евангелий, но лишь несколько удостои­лись чести быть представленными в этой книге, в том числе от Матфея, Марка, Луки и Иоанна (с. 280; курсив оригинала).

Несколько позже в кабинете Тибинга разговор продол­жается, но переходит к ключевому вопросу отношений Иисуса и Марии, как они представлены в этих евангелиях:

— Как я уже говорил, — принялся объяснять сэр Тибинг, — церковники старались убедить мир в том, что простой смертный, проповедник Иисус Христос, являлся на самом деле божественным по своей природе существом. Потому и не вошли в Библию евангелия с описанием жизни Христа как земного человека. Но тут редакторы Библии оплошали, одна из таких земных тем до сих пор встречается в еванге­лиях. Тема Марии Магдалины. — Он сделал паузу. — А именно: ее брак с Иисусом (с. 296; курсив оригинала).

В сказанном Тибингом содержится сразу несколько исто­рических ошибок. Как мы увидим в одной из следующих глав, слова и деяния Иисуса отнюдь не были описаны «тысячами» в течение Его земной жизни; напротив, нет ни одного свиде­тельства о том, что кто-либо запечатлевал факты Его жизни, пока Он был еще жив. Не было и восьмидесяти евангелий, рассматривавшихся на предмет включения в Новый Завет. А Евангелия от Матфея, Марка, Луки и Иоанна — не среди вклю­ченных в Новый Завет; только они и были включены в него.

Если оставить в стороне эти фактические ошибки, в ком­ментариях Тибинга затрагивается ряд интересных истори­ческих вопросов, которые мы можем обсудить. Какие из других евангелий (не вошедших в Новый Завет) еще суще­ствуют в наши дни? Уделяют ли они большее внимание чело­веческой природе Христа, нежели божественной? И содер­жится ли в них указание на то, что Он был связан с Марией Магдалиной узами брака?

В этой главе мы рассмотрим некоторые из других дошед­ших до нас евангелий. Как я уже отмечал, Тибинг ошибается, утверждая, что восемьдесят евангелий соперничали за место в Новом Завете. На самом деле мы даже не знаем, сколько всего евангелий было написано; и, уж разумеется, ныне нам не доступны восемьдесят из них, хотя существуют по меньшей мере две дюжины, о которых мы знаем. Большая часть этих евангелий обнаружилась в относительно недавнее время и совершенно случайно, как, например, библиотека Наг-Хамма- ди, найденная в 1945 году. Тибинг оказался прав в одном: Цер­ковь действительно канонизировала четыре Евангелия и исключила все остальные, запрещая их использование и (иногда) уничтожая их, так что большая часть христиан на протяжении всей истории Церкви имела доступ только к тем сведениям о Христе, которые содержались в книгах Нового Завета. Однако это не говорит ни о том, что остальные еван­гелия — оставшиеся за рамками Нового Завета — более точны с исторической точки зрения, ни о том, что Христос изобра­жен в них более человечным и женатым на Марии Магдалине. Совсем напротив: как было отмечено в предыдущей главе, в большинстве этих евангелий Иисус имеет еще больше боже­ственных черт, нежели в четырех, входящих в канон, и ни в одном из неканонических евангелий ни разу не говорится о том, что у Него была жена, тем более о том, что Он был женат на своей ученице Марии Магдалине.

Мы вернемся ко многим из этих вопросов в последую­щих главах. А пока вкратце ознакомимся с некоторыми не входящими в канон евангелиями, чтобы понять, как в них изображается Христос — как человек или как божество. Здесь я не стремлюсь охватить все дошедшие до нас древ­нейшие неканонические евангелия; их можно найти в дру­гих местах¹. Я намерен дать лишь краткие примеры того, какого рода книги можно найти за рамками канона. Начну с той, от которой можно было бы ожидать весьма человечно­го изображения Иисуса, поскольку в ней рассказывается о Его детстве и более поздних, юношеских, проделках. К не­счастью для доводов Тибинга, даже этот ранний рассказчик стремится показать Иисуса скорее сверхчеловеком, чем человеком.

Евангелие детства от Фомы

В этом повествовании, названном Евангелием детства от Фомы (не путать с коптским Евангелием от Фомы, найден­ным близ Наг-Хаммади), отражена жизнь Иисуса в детские годы². Некоторые ученые датируют эту книгу началом вто­рого столетия, что ставит ее в ряд самых ранних из сохра­нившихся до наших дней евангелий, не вошедших в Новый Завет. Этот источник содержит увлекательное описание деяний Иисуса в нежном возрасте, пытающееся ответить на вопрос, который занимает некоторых христиан и в наши дни: «Если взрослый Иисус был вершившим чудеса Сыном Божьим, то каким Он был в детстве?». Оказывается, что Он был немалым проказником.

Повествование начинается с момента, когда пятилетний Иисус играет у ручья в день Субботы. Он огораживает немно­го грязной воды, построив маленькую дамбу, а затем приказы­вает воде стать чистой — и та немедленно очищается. Затем на берегу ручья Он лепит из глины воробьев. Но мимо проходит мужчина-иудей и видит, чем Он занимается, — что-то делает, таким образом нарушая закон Субботы (не работать). Мужчина убегает, чтобы сказать об этом Иосифу, Его отцу. Иосиф приходит и бранит Иисуса за осквернение Субботы. Но вместо того чтобы оправдываться или раскаиваться в совершении греха, дитя-Иисус хлопает в ладоши и велит воробьям лететь. Те оживают и с чириканьем упархивают, тем самым уничтожая улику преступления (Евангелие детства от Фомы 2). Иисус уже в детстве является подателем жизни и не связан человеческими нормами и ограничениями.

Можно было бы подумать, что, обладая такими сверхъ­естественными способностями, Иисус мог быть полезным и интересным партнером по играм для других детей в городе. Но, как оказывается, этот мальчик с характером, и ему лучше не переходить дорогу. Ребенок, с которым Он играет, решает сорвать ветку ивы и замутить чистую воду, которую огородил Иисус. Это огорчает юного Иисуса, и Он выкрики­вает: «Ты нечестивый, непочтительный дурак! Чем эта лужа помешала тебе? Смотри, сейчас ты тоже увянешь, как эта ветка, и никогда не обретешь ни листвы, ни корня, ни плода». И слова Иисуса в точности сбываются: «и тотчас мальчик тот высох весь» (Евангелие детства от Фомы 3:1-3). Иисус возвращается домой, а «родители того мальчи­ка, который высох, взяли его, оплакивая его юность, и при­несли к Иосифу и стали упрекать того, что сын его соверша­ет такое» (Евангелие детства от Фомы 3:3). Для современно­го читателя ответ очевиден: у Иосифа сверхъестественное дитя, которое еще не научилось контролировать свой гнев.

Мы снова видим это в следующем абзаце: когда другой ребенок случайно налетает на него на улице, Иисус гневно оборачивается и восклицает: «»ты никуда не пойдешь даль­ше», и ребенок тотчас упал и умер» (Евангелие детства от Фомы 4:1). (Позднее Иисус воскрешает его, как и других, которых проклял по тому или иному случаю.) И гнев Иисуса направлен не только на других детей. Иосиф отправляет Его в школу, чтобы Он научился читать, но Иисус отказыва­ется повторять вслух алфавит. Учитель уговаривает его работать вместе со всеми, до тех пор пока Иисус не отвеча­ет с насмешливым вызовом: «Если ты действительно учи­тель и хорошо знаешь буквы,-скажи мне, каково значение альфы, и я скажу тебе, каково значение беты». Немало воз­мущенный, учитель дает мальчику подзатыльник, совершая единственную непростительную ошибку в своей блистатель­ной учительской карьере. Мальчик почувствовал боль и про­клял его, учитель бездыханный упал на землю. Убитый горем Иосиф строго наказывает матери Иисуса: «не пускай Его за дверь, ибо каждый, кто вызывает Его гнев, умирает» (Евангелие детства от Фомы 14:1-3).

В какой-то момент повествования Иисуса, вследствие Его репутации, начинают обвинять во всем, что бы ни происходило. Он играет на крыше с детьми, и один из них, мальчик по имени Зенон, случайно спотыкается, падает с крыши и умирает. Остальные дети в испуге убега­ют; Иисус, однако, подходит к краю крыши, чтобы посмо­треть вниз. В этот момент появляются родители Зенона, и что они должны подумать? Их ребенок лежит мертвым на земле, а Иисус стоит на крыше над ним. Это сверхъесте­ственно одаренное дитя снова взялось за свое, думают они. Они обвиняют Иисуса в убийстве их ребенка, но на этот раз Он невиновен! «Иисус спустился с крыши, встал рядом с телом мальчика и закричал громким голосом — Зенон — ибо таково было его имя, — восстань и скажи, сбра­сывал ли Я тебя? И тотчас он встал и сказал: нет, Господь, Ты не сбрасывал меня, но поднял» (Евангелие детства от Фомы 9:1-3).

Но прошествии времени Иисус начинает использовать свое могущество во благо. Он спасает своего брата от смер­тельного укуса змеи, исцеляет больных, возвращает здоро­вье и жизнь всем, кого когда-то иссушил или убил. И Он ста­новится необыкновенно искусным в работах по дому и в плотницкой мастерской: когда Иосиф неправильно расще­пляет доску, что грозит ему потерей покупателя, Иисус чудесным образом исправляет его ошибку. Повествование заканчивается эпизодом в Иерусалимском храме, когда мы видим двенадцатилетнего Иисуса в окружении книжников и фарисеев, — сюжет, знакомый читателям по Новому Завету, как он передан в главе 2 Евангелия от Луки.

Каким бы любопытным ни было это евангелие, оно не является попыткой одного из первых христиан дать то, что мы могли бы назвать исторически точным отчетом о юных годах Иисуса. Трудно сказать, были ли эти истории предназ­начены для того, чтобы их понимали буквально, как произо­шедшие с Христом в Его детстве, или все они — лишь увлека­тельный полет фантазии. В любом случае, Иисус, который в них изображен, — не простой ребенок; Он вундеркинд со сверхчеловеческими способностями.

Евангелие от Петра

В совершенно ином повествовании, называемом Евангели­ем Петра, описываются не юные годы Иисуса, а Его послед­ние часы. У нас нет полного текста этого Евангелия, только фрагмент, обнаруженный в 1886 году в могиле христианско­го монаха XVIII века в Верхнем Египте. Однако этот фраг­мент очень древний, датирующийся, вероятно, началом второго века и относящий Евангелие Петра к самым ранним рассказам о жизни Христа (вернее, о Его смерти и воскресе­нии), не входящим в состав Нового Завета. И опять, можно было бы ожидать встретить в этом рассказе очень человеч­ного Христа, но вместо этого здесь делается еще больший акцент на его сверхчеловеческих качествах³.

Имеющийся у нас фрагмент этого евангелия начинается словами: «Но ни один иудей не омыл своих рук, ни Ирод, ни кто-либо из его судей. Поскольку они не хотели совершить омовения, Пилат встал». Это примечательное начало по двум причинам. Оно свидетельствует о том, что непосредственно перед этим фрагментом в евангелии говорилось о Пилате, умывающем свои руки, а этот сюжет известен в Новом Завете только по Евангелию от Матфея. И в этом начале отчетливо проявляется отличие от описания Матфея, который ни слова не говорит о чьем-либо отказе умыть свои руки. Здесь же Ирод, «правитель иудеев», и его иудейские судьи (в отличие от римского наместиика Пилата) отказываются объявить себя невиновными в крови Иисуса. Уже в этом проявляется важная особенность всего повествования, в том смысле, что здесь скорее иудеи, чем римляне, ответственны за смерть Христа. Это фрагментированное евангелие имеет гораздо более активную антииудейскую направленность, чем любое из тех, что вошли в Новый Завет.

Далее повествуется о просьбе Иосифа (Аримафейского) отдать ему тело Христа, о глумлении над Иисусом и о Его рас­пятии (такая последовательность событий приведена у авто­ра. — Прим. редактора). Эти рассказы и похожи, и не похожи на те, которые мы читаем в канонических евангелиях. Например, в стихе 10 говорится, как и в остальных еванге­лиях, что Иисус был распят между двумя разбойниками; но далее мы находим необычное утверждение: «Он не сказал ни слова, так, словно не испытывал никакой боли». Это послед­нее утверждение вполне может быть воспринято в докетском смысле — возможно, потому и казалось, что Иисус не испыты­вает боли, что Он действительно не испытывал ее. Другой ключевой стих мы находим в описании приближения смерти Иисуса; Он произносит «моление об оставленности» в словах близких, но не идентичных тем, что мы находим в рассказе Марка: «Сила моя, сила, зачем покинула меня!» (ст. 19; ср. Мк 15:34); затем говорится, что Он был вознесен, хотя тело Его и осталось на кресте. Оплакивает ли здесь Иисус исход Христа из своего тела перед его смертью, в соответствии, как мы уже видели, с представлениями христиан-гностиков?

После смерти Иисуса источник повествует о Его погре­бении, а затем, от первого лица, о горе Его учеников: «мы постились и сидели, скорбя и оплакивая Его, ночь и день, до самой Субботы» (ст. 27). Как и в Евангелии от Матфея, иудейские книжники, фарисеи и старейшины попросили Пилата поставить стражу у гроба. Однако это евангелие отличается гораздо более тщательной проработкой дета­лей. Называется имя старшего центуриона — Петроний; он, вместе с другими стражниками, приваливает камень ко гробу и запечатывает его семью печатями. Затем они разби­вают свою палатку и становятся караулом.

Далее следует, пожалуй, самый поразительный отрывок этого повествования — фактически описание Воскресения Христова и исхода Его из гроба; этих сведений нет ни в одном из ранних евангелий. Толпа приходит из Иерусалима и его окрестностей, чтобы посмотреть на гроб. Ночью они слышат ужасный шум и видят, как разверзаются небеса; в великом сиянии спускаются два мужа. Камень сам собой откатывается от гроба, и два мужа входят в него. Солдаты, стоящие на карауле, будят центуриона, который выходит, чтобы посмотреть на невероятное зрелище. Из гроба выхо­дят три мужа; головы двух из них достигают небес. Они под­держивают третьего, чья голова «простиралась выше небес», а за ними… сам по себе движется крест. Затем голос с небес произносит: «Ты проповедовал спящим?» Крест отвечает: «Да» (ст. 41, 42).

Гигантский Иисус, двигающийся и разговаривающий крест, — вряд ли это можно назвать взвешенным повествова­нием, в котором особое внимание уделяется человеческим свойствам Христа.

Стражи бегут к Пилату и рассказывают ему обо всем, что произошло. Иудейские первосвященники из страха, что иудеи забыот их камнями, когда поймут, что сделали, приговорив Иисуса к смерти, умоляют его, чтобы ок сохранил случивше­еся в тайне. Пилат приказывает стражникам молчать, но толь­ко после того, как напоминает первосвященникам, что имен­но они виновны в распятии Христа, а не он. На рассвете сле­дующего дня, не ведая о том, что случилось, Мария Магдалина со спутницами идет к гробу, чтобы позаботиться о более достойном погребении тела Иисуса, но гроб пуст, если не счи­тать посланца небес, который сообщает ей, что Господь вос­крес и ушел. (Это единственное место в повествовании, где упоминается Мария Магдалина; здесь ничто не говорит о том, что она имела «особые» отношения с Иисусом.) Рукопись кон­чается на середине рассказа о явлении Христа некоторым из учеников (возможно аналогичного тому, что мы находим у Иоанна, 21:1-14): «Но я, Симон Петр, и Андрей, мой брат, взяли наши сети и отправились к морю; и с нами был Левий, сын Алфея (он же евангелист и Св. апостол Матфей), которо­му Господь…» (ст. 60). Здесь рукопись обрывается.

Этот текст называют Евангелием Петра именно из-за этой последней строки: она написана от первого лица кем- то, выдающим себя за Петра. Но совершенно очевидно, что она не могла принадлежать руке Симона Петра, поскольку рукопись датируется началом второго столетия (отсюда и преувеличенная антииудаистская направленность текста, о которой говорилось раньше), то есть появилась намного позже смерти Петра. Тем не менее это одно из древнейших неканонических описаний последних земных дней Христа. К несчастью для доказательств Лью Тибинга, в нем не выдви­гаются на первый план человеческие свойства Христа и ничего не говорится о близости Иисуса и Марии, тем более об их браке. Просто Мария была первой (вместе со своими спутницами), кто пришел ко гробу после смерти Иисуса, — так же как и в Евангелиях, входящих в Новый Завет.

Разумеется, Лью Тибинг не ссылается непосредственно ни на Евангелие детства Фомы, ни на Евангелие Петра, известные еще до открытия библиотеки Наг-Хаммади, но он упоминает гностические евангелия, содержавшиеся в этой находке. Подтверждают ли эти сравнительно недавно обнаруженные евангелия его тезис о человеке Иисусе, жена­том на Марии Магдалине?

Коптский Апокалипсис Петра

Одним из наиболее интересных свидетельств о смерти Иисуса оказывается среди рукописей Наг-Хаммади текст, называемый не евангелием, а апокалипсисом (т. е. открове­нием); он также якобы принадлежит руке Петра, хотя и здесь это псевдоним. Самой примечательной особенностью этого текста является то, что это гностический документ, явно написанный в возражение тем христианам, которые боролись с гностицизмом, — то есть тем, которые впослед­ствии решали, какие книги включить в канон Нового Заве­та. Однако оказывается, что вместо того чтобы выступать против их представления о Христе как об исключительно божественном существе, документ оспаривает их утвержде­ние о том, что Христос был человеком. То есть эта книга идет абсолютно вразрез с утверждениями Лью Тибинга о том, что гностические евангелия изображают Иисуса боль­ше человеком, чем Богом.

Эта книга начинается с поучений «Спасителя», который сообщает Петру, что многие будут лжепророками, «слепыми и глухими», извращающими истину и проповедующими то, что является пагубным⁴. Петру же дано будет тайное знание, то есть гнозис (Коптский Апокалипсис Петра 73). Иисус продол­жает, говоря Петру, что его противники — «без понимания» (то есть без гнозиса). Почему? Потому что «они привержены имени мертвого мужа»⁵. Другими словами, они думают, что именно смерть человека Иисуса имеет значение для спасения. Для этого автора те, кто говорит такое, «хулят истину и про­поведуют учение гибели» (Коптский Апокалипсис Петра 74).

В самом деле, те, кто верует в мертвого человека, стре­мятся к смерти, а не к вечной жизни. Эти души мертвы и были созданы для смерти.

Не всякая душа принадлежит истине или бессмертию. Потому что всякая душа века сего несет в себе смерть. Сле­довательно, она всегда раба. Она создана для своих желаний и их вечного разрушения, для которого они существуют и в котором они существуют. Они (души) любят материальные создания, которые сопутствуют им. Бессмертная душа не такова, о Петр. Но поистине, пока час еще не пришел, она (бессмертная душа) будет походить на смертную (Коптский Апокалипсис Петра 75).

Гностики в мире сем, говоря иначе, могут походить на других людей, но они иные, не привязаны к тварному, не живут в соответствии со своими желаниями. Их души бес­смертны, даже если об этом и не всем известно: «Другие не ведают тайн, хотя и говорят о том, чего не понимают. Нес­мотря на это, они кичатся тем, что тайна истины принадле­жит им одним» (Коптский Апокалипсис Петра 76). Кто же они — не способные понять, не проповедующие истину? «И будут другие, не входящие в наше число, которые именуют себя «епископ», а также «диакон», так, словно получили свою власть от Бога… Эти люди — сухие русла» (Коптский Апокалипсис Петра 79).

Вряд ли лидерам христианской Церкви было лестно услышать, что они — не кладези знания и мудрости, а пере­сохшие речные русла.

Однако что же это за знание, доступное не приверженной материальному бессмертной душе и неверно воспринимаемое невежественными лидерами Церкви? Это знание об истинной природе Самого Христа и истинном смысле Его распятия, которое неверно истолковывается как принятие смерти чело­веком Христом во искупление грехов человечества. В действи­тельности же истинный Христос не может испытывать ни боли, ни страданий, ни смерти. Он превыше всего этого. Распя­тый был не Богом Христом, а лишь Его физической оболочкой.

В одном из захватывающих эпизодов Петру велят стать свидетелем распятия, и он признает, что его смущает то, что он видит:

Когда Он сказал это, я увидел, что они, по-видимому [!], хватают Его. И я сказал: «Что я вижу, о Господи? Это Ты Сам, Которого они хватают?.. Кто же Тот, над крестом, радую­щийся и смеющийся? Это другой человек, руки и ноги кото­рого они приколачивают гвоздями?»

И Иисус дает ему поразительный ответ, из которого ста­новится ясен истинный смысл распятия:

Спаситель сказал мне: «Тот, Которого ты видишь над крестом радующимся и смеющимся, — живой Иисус. Тот же, в чьи руки и ноги втыкают гвозди, — Его физическая часть, которая является заменой. Они подвергают поруганию Его оболочку. Но посмотри на него и на меня» (Коптский Апока­липсис Петра 81).

Не Самого Христа, а лишь Его физическую, человече­скую оболочку предают смерти. Живой Иисус находится за пределами смерти — буквально за пределами креста, — вот почему Он над ним, и смеется над теми, кто думает, что может причинить Ему боль, над теми, кто думает, что боже­ственный дух, заключенный в Нем, может страдать и уми­рать. Дух Иисуса превыше боли и смерти, как и дух тех, кто понимает, кем в действительности является, — заключенным в физическую оболочку духом, не подверженным ни страда­нию, ни смерти. Далее видение продолжается:

И я увидел подходящего к нам, который выглядел как Он, даже Тот Он, который смеялся выше креста, и Он был исполнен чистого духа, и Он был Спаситель… И Он сказал мне: «Мужайся! Ибо именно тебе были вручены эти тайны, чтобы через откровение ты узнал, что тот, кого распяли, — первенец, и обиталище бесов, и глиняный сосуд, в котором они живут, принадлежащий Элохиму [то есть Богу мира сего], и принадлежащий кресту, который ниже закона. Но Тот, Который стоит рядом с ним, — живой Спаситель, веч­ная и нетленная часть того, которого они схватили. И Он был освобожден. Он стоит, радостно глядя на истязающих его… Поэтому Он смеется над отсутствием у них понимания. Воистину, поэтому останется одно страдание, поскольку это тело — замена. Но то, которое б&ло освобождено, — Мое вну­треннее, духовное тело (Коптский Апокалипсис Петра 82).

Это тело — всего лишь оболочка, принадлежащая творцу мира сего [= Элохиму; одно из именований Бога в Ветхом Завете]. Истинное «я» — внутри, и не подвержено физиче­ской боли. Такова правда об Иисусе и о тех из Его последова­телей, которые обладают истинным знанием. Лишенные этого истинного гнозиса думают, что они могут убить Христа. Живой Христос, однако, возносится над всем, презрительно смеясь над ними. Кто же в действительности является пред­метом Его насмешки? Те, кто думает, что смерть человека Иисуса — ключ к спасению. Абсурдное представление, смеш­ное представление, смехотворное представление. Спасение не приходит в этом теле; оно достигается исходом из тела. Мертвый Иисус не спасает; спасает Иисус живой. Так называ­емым верующим, которые не понимают, смерть Иисуса ниче­го не дает; она является насмешкой над ними.

И, следовательно, это откровение не изображает Христа более человечным, чем Евангелия Нового Завета; истинная сущность Христа находится далеко за пределами Его челове­ческой природы. А другие книги из библиотеки Наг-Хамма­ди, включая те, которые называют евангелиями, — подкре­пляют ли они точку зрения, отстаиваемую Лью Тибингом?

Коптское Евангелие от Фомы

Несомненно, наиболее известным евангелием из библиоте­ки Наг-Хаммади является коптское Евангелие Фомы (не путать с Евангелием детства Фомы, о котором говорилось выше). Учитывая его важность, я уделю большее внимание разбору содержащегося в нем послания, чем делал это для евангелий, рассмотренных выше.

С самого момента своего обнаружения Евангелие Фомы вызывало немалые споры. Один из главных дискутируемых вопросов следующий: легче ли всего понять его, восприни­мая как гностическое евангелие или нет? С моей точки зре­ния, даже несмотря на то, что Евангелие от Фомы целиком лежит в рамках системы гностических представлений и для его читателей это отчетливо ясно, оно предполагает гности­ческую систему почти в том виде, в каком я описывал ее в главе 2. Иисус в этом евангелии — божественное существо, носитель откровения о тайном знании, которое может осво­бодить от этого порочного материального мира. Он изобра­жен здесь не просто как человеческий пророк, а как боже­ство, несущее откровение. В основе этого изображения лежит гностическое понимание мира и нашего места в нем.

Более половины изречений, содержащихся в Евангелии Фомы, аналогичны тем, что мы находим в Новом Завете (79 из 114, по некоторым подсчетам). В отдельных случаях это сходство очень близкое. Среди таковых, например, притча о горчичном зерне:

Ученики спросили у Иисуса:.«Скажи, чему подобно Цар­ствие Божие». Он ответил им: «Оно подобно горчичному зерну. Оно самое малое из всех семян. Но когда оно падает на вспаханную почву, из него вырастает большое растение, которое дает приют птицам небесным» (речение 20; ср.: Мк 4: 30-31 )⁷.

И, в несколько более сжатой форме, чем в Новом Завете, замечание о слепом, ведущем слепого:

Иисус сказал: «Если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму» (речение 34; ср.: Мтф 15: 14).

Иисус сказал: «Это небо прейдет, и то, что над ним, прей­дет. Мертвые не живы, а живые не умрут. В дни, когда вы уничтожили смерть, вы постигли, что есть жизнь. Когда вы пребудете в свете, что вы станете делать? В тот день, когда вы были одним, вы стали двумя. Но когда вы становитесь двумя, что вы будете делать?» (речение 11).

Его ученики сказали: «Когда Ты станешь явным для нас, и когда мы увидим Тебя?» Иисус сказал: «Когда вы разобла­читесь, не устыдившись, и снимете свои одежды и положи­те их себе под ноги, как дети, и растопчете их, тогда вы уви­дите Бога Живого, и не убоитесь» (речение 37).

Что можно понять из этих необычных высказываний? Что они означают?

Мы можем приступить к разгадыванию этого евангелия, заглянув в его поразительное начало, в котором говорится о цели автора и его понимании значения этого собрания высказываний, и, что взаимосвязано, о том, как можно обрести жизнь вечную:

Это тайные слова, которые произнес Иисус живой и кото­рые записал Дидим Иуда Фома. И Он сказал: «Тот, кто обре­тет истолкование этих слов, не вкусит смерти» (речение 1).

Записанные здесь речения объявляются тайными; им не свойственны ни ясность, ни назидательность, ни здравомы­слие. Они темны, таинственны, загадочны. Иисус произно­сит их, а Дидим Иуда Фома (Св. апостол Фома) записывает их. А путь к обретению вечной жизни лежит через истолко­вание их истинного смысла.

Это евангелие, в котором не придается большого значе­ния смерти человека Иисуса и спасению через воскресение. Более того, смерть и воскресение Христа здесь практически не описываются. Спасение приходит не через веру в стра­сти Христовы, а через истолкование Его речений.

Если правильное понимание смысла этих высказыва­ний — предварительное условие для обретения вечной жизни, как нам истолковывать их? Как я уже говорил, с моей точки зрения (которая, по-видимому, совпадает и с точкой зрения Лью Тибинга), в основе Евангелия от Фомы лежат некие гностические представления. Нельзя сказать, что Фома пытается развить эти представления, или выявить их мифологические основания, или объяснить их особенно­сти. Но к изречениям, содержащимся в этом евангелии, на мой взгляд, лучше всего подходить, имея представление о гностической среде, окружавшей писавшего их автора.

Например, в речении 1 говорится, что тот, кто находит объяснение тайным высказываниям Иисуса, не вкусит смер­ти. Соответственно, эти речения тайные (не доступные для публики, но открытые для знающих), и их объяснение {зна­ние того, что они означают) несет освобождение от смерти мира сего. В речении 2 говорится об ищущих и находящих. Предметом поисков является знание, и когда вы понимаете, что все казавшееся вам известным об этом мире — обман, вас охватывает тревога. Но когда вы постигаете правду об этом мире, вы приходите в изумление. И когда такое случается, вы возвращаетесь в конце концов в область божественного бытия, из которой вышли, и господствуете над всем вместе с другими божественными созданиями.

Или, как это выражено в другом высказывании: «Тот, кто пришел к пониманию мира сего, нашел лишь труп, а тот, кто нашел [этот] труп, выше мира сего» (речение 56). Этот материальный мир на самом деле мертв — в нем нет жизни. Жизнь — в духе. Когда вы понимаете, чем в действи­тельности является этот мир — смертью, — вы становитесь выше этого мира, вы поднимаетесь над ним. Вот почему тот, кто приходит к этому пониманию, «не вкусит смерти» (речение 1).

Обретение понимания ничтожности этого материально­го мира, и затем избавление от него, напоминает снятие материальной одежды (тела) и освобождение от ее ограни­чений. Отсюда и эффектный образ спасения: «Когда вы разоблачитесь, не устыдившись, и снимете свои одежды и положите их себе под ноги, как дети, и растопчете их, тогда вы увидите Бога Живого, и не убоитесь» (речение 37). Спа­сение означает освобождение от тела.

В соответствии с этим евангелием, дух человеческий — не от этого материального мира, а от мира вышнего:

Иисус сказал: «Если они спросят вас: «Откуда вы при­шли?», ответьте им: «Мы пришли из света, места, где сам собою народился свет…» Если они скажут вам: «Это вы?», ответьте: «Мы его дети, и мы избранники Живого Отца»» (речение 50).

Таким образом, мы пришли из мира вышнего, мира света, где нет ни вражды, ни разделения, ни тьмы; мы сами произошли от одного Бога и являемся Его избранниками, и Он — наша конечная цель:

Иисус сказал: «Блаженны отдельные и избранные, поскольку вы обретете Царство. Потому что вы — из него, и в него вы вернетесь» (речение 49).

Это действительно удивительно, что материальный мир возник как место заточения для божественных духовных элементов, но каким бы удивительным это ни было, совер­шенно невозможно обратное: чтобы человеческий дух воз­ник в результате сотворения материи: «Если плоть возника­ет благодаря духу, это чудо. Но если дух возникает благодаря телу, это чудо из чудес. Воистину, мне удивительно, как такое великое богатство могло избрать своим домом такую нище­ту [т. е. материальные мир, тело]» (речение 29).

Дух, заключенный в материальном мире, похож на пре­бывающего в опьянении, который не в состоянии мыслить связно, или на ослепленного, утратившего способность видеть. В соответствии с этим евангелием, Иисус спускается свыше, чтобы дать отрезвляющее знание или безупречное видение, необходимые для спасения, а те, кто томится в заточении здесь, испытывают отчаянную нужду в этом:

Иисус сказал: «Я занял свое место среди мира сего, и Я явился им во плоти. Я нашел, что все они пребывают в опья­нении; Я нашел, что никто из них не испытывает жажды. И душа Моя огорчилась за сынов человеческих, потому что сердца их ослеплены и не способны видеть… Но сейчас они опьянены. Когда они избавятся от вина своего, они будут раскаиваться» (речение 28).

Чем же молено объяснить то, что «мертвые не живут, а живые не умрут» (речение 11)? Тем, что мертвые — это просто материя, а то, что не материя, а дух, не подвержено смерти. Что означает «в тот день, когда вы были одним, вы стали двумя» (речение 11)? То, что некогда вы были единым духом, но, заклю­ченные в тело, стали двумя — телом и духом, — а не одним. Дух должен освободиться, и тогда он снова будет одним.

Это спасение, таким образом, не будет спасением, при­шедшим в этот мир; это будет спасением из этого мира. Сам мир, эта материальная действительность, не был создан хорошим (вопреки догматам ортодоксального христиан­ства). Это космическая катастрофа, и спасение — это избав­ление от нее. По этой причине Царство Божие — это не то, что приходит в этот мир, не физическое существование, о котором на самом деле можно сказать: оно есть здесь, в этом мире материи. Это нечто духовное, внутреннее:

Если те, которые ведут вас, говорят вам: «Смотрите, Царствие в небе!», — тогда птицы небесные опередят вас. Если они говорят вам, что оно в море, тогда рыбы опередят вас. Но Царствие внутри вас и вне вас… Когда вы обретете знание самих себя… вы поймете, что именно вы — сыновья живого Отца (речение 3).

Поскольку этот мир — место, которого нужно бежать, никому не следует привязываться к материальному: «Не заботьтесь с утра до вечера и с вечера до утра о том, что вам надеть» (речение 36). Напротив, все, что может предложить мир, все блага, которые он может предоставить, следует отвергнуть, чтобы спастись от мира сего: «Тот, кто окажется в этом мире и станет богатым, пусть откажется от этого мира» (речение 110). Итак, не следует привязываться ни к чему в этом мире; как указывает самое лаконичное из выска­зываний этого евангелия, «Станьте прохожими» (речение 42). Далекие от того, чтобы придавать большое значение сиюминутной человеческой жизни — или человеку Иисусу, если уж на то пошло, — эти изречения подчеркивают необхо­димость избегать человеческих ловушек мира сего.

Ключ к спасению, принесенный Христом, — это владение специфическим знанием — гнозисом, знанием о том, кем вы на самом деле являетесь:

Когда вы обретете знание самих себя, вы станете знающими, и вы поймете, что именно вы — сыновья живого Отца. Но если вы не познаете самих себя, вы останетесь в нищете [то есть в мате­риальном мире/теле], и вы будете этой нищетой (речение ЗЪ).

Сам Иисус является подателем этого знания, знания о том, что человеческий дух божествен, не менее божествен, чем сам Иисус, и на деле — одно с ним: «Тот, кто будет пить из моих уст, станет подобным мне. Я сам стану им, и то, что скрыто, откроется ему» (речение 108). Иисус — тот, кто несет знание, необходимое для того, чтобы божественные духовные элементы воссоединились со сферой божествен­ного бытия, из которой они пришли. Вот почему Иисус — не «тот, кто разделяет» (речение 72), а тот, кто объединяет.

Это подчеркивание необходимости стать одним, воссоеди­нившимся со сферой божественного бытия, в котором нет ни конфликта, ни разделения, объясняет, почему в этом тексте такое большое значение придается единичности, отдельности, единству: «Потому что многие из тех, кто сейчас первые, станут последними, и они станут одним и тем же» (речение 4); «Блажен­ны отдельные и избранные, поскольку вы обретете Царство» (речение 22). Или, как отвечает Иисус, когда ученики спрашива­ют у Него: «Войдем ли мы тогда, как дети, в Царствие?»:

Когда вы станете из двух одним, и когда внутреннее ста­нет для вас как внешнее, а внешнее как внутреннее, и верх как низ, и когда мужское и женское станет для вас одним и тем же, так что мужское не будет мужским, а женское жен­ским; и когда вы приспособите глаза вместо одного из глаз, и руку вместо руки, и ногу вместо ноги, и подобие вместо подобия, тогда войдете вы в Царство (речение 22).

Возвращение всех вещей к их изначальному единству, в котором нет частей, но только целое, нет верха и низа, нет внешнего и внутреннего, нет мужского и женского. Вот что приносит спасение для тех, кто был отделен, отпал от сферы божественного бытия.

Возможно, именно эта идея поможет понять, наверное, самую странную и, разумеется, наиболее спорную часть Евангелия Фомы, речение 114, в котором ощутимо фигури­рует Мария Магдалина, — хотя, конечно же, не в качестве жены и любовницы Иисуса:

Симон Петр сказал им: «Пусть Мария оставит нас, пото­му что женщины не достойны жизни». Иисус сказал: «Я сам поведу ее, чтобы сотворить из нее мужчину, так что она тоже может стать духом живым, подобно вам, мужчинам. Потому что каждая женщина, которая сотворит из себя муж­чину, войдет в Царство небесное».

Это изречение вызвало немалое замешательство, особен­но среди феминистски настроенных историков раннего христианства, которым нравится думать, и не без причин, что гностицизм более благосклонно относится к женщинам и их ведущей роли в церкви, чем ортодоксальное христиан­ство (см. главу 8 этой книги). Но этот стих? Женщины (включая Марию) должны превратиться в мужчин, чтобы войти в Царство небесное?!

Практически невозможно понять, что может означать этот стих, не зная, что в Древнем мире, мире, в котором был создан этот текст, люди в большинстве своем иначе, чем мы сейчас, воспринимали соотношение полов. В наши дни в мужчинах и женщинах видят две разновидности одного и того же. Есть люди, и они либо мужчины, либо женщины. В Древнем мире представление о полах было иным. Для древ­них мужчины и женщины были не двумя разновидностями человека; они были двумя ступенями развития человека⁸.

Как нам известно из медицинских, философских, поэти­ческих и других письменных трудов, женщин в греческом и римском мире воспринимали как несовершенных мужчин. Они — мужчины, но не до конца развившиеся. В утробе у них не образуются пенисы. После рождения они не достигают полноты развития — у них плохо выражена мускулатура, нет волос на лице, тонкий голос. Женщины в буквальном смысле слабый пол. А в мире, пронизанном идеологией силы и пре­восходства, это несовершенство делало женщин зависимы­ми от мужчин и, неизбежно, низшими по отношению к ним.

Древние рассматривали весь мир как некий континуум совершенствования. Неживая природа была для них менее совершенна, чем живая; растения менее совершенны, чем животные; животные менее совершенны, чем люди; женщи­ны менее совершенны, чем мужчины; мужчины менее совер­шенны, чем боги. Для обретения спасения, для единения с Богом, требовалось, чтобы мужчины совершенствовались. Но совершенствование для женщин означало достижение сначала следующей точки этого континуума — превращения в мужчину⁹. Так же и в Евангелии Фомы, для спасения, предпо­лагающего объединение всего таким образом, что нет ни верха, ни низа, ни внутреннего, ни внешнего, ни мужского, ни женского, требуется, чтобы все божественные духовные элементы вернулись в место своего происхождения. Но оче­видно, что женщина, прежде чем обрести спасение, должна сначала стать мужчиной. То знание, которое несет Иисус, допускает такую трансформацию, поэтому каждая женщина, которая превратит себя в мужчину, через понимание Его уче­ния, сможет войти в Царство небесное.

Несмотря на то что в некоторых гностических текстах прославляется божественное женское начало (как мы уви­дим в дальнейшем), этот, по всей видимости, делает акцент на том, что женское должно возвыситься над собой, для того чтобы стать мужским. Вряд ли Тибинг захотел бы заос­трять внимание на этом!

Что в действительности известно о Христе, Марии Магдалине и Константине

РОЛЬ Константина в раннем христианстве

Открытие свитков Мертвого моря и библиотеки Наг-Хаммади

Константин и формирование канона Нового Завета

Фигура Иисуса в наших источниках

Иисус, Мария Магдалина и брак

Женское начало в раннем христианстве

Заключение книги об Иисусе и Марии Магдалине