Теория договора имеет долгую историю. В Европе она восходит к древним грекам. Согласно политической теории древних греков, люди сначала жили отдельными семьями. Это были «дикари», свободные, как дикие животные. В этих условиях жизнь человека была грубой и жестокой. Затем люди научились жить в городах. Эта жизнь означала отказ от известной доли свободы, подчинение законам, инструментам и обычаям города. Но большинство людей были готовы жить согласно этим законам, потому что городская жизнь предоставляла массу преимуществ по сравнению с опасностями и неудобствами жизни в условиях дикой природы.
Концепция Сократа является вариантом контрактной теории. Когда его приговорили к смерти, он мог бы спастись, убежав из города. Но он решил остаться. Он говорил, что в течение многих лет соглашался жить, как гражданин Афин и пользоваться жизненными благами, возможными благодаря защите закона. Сократ понимал эту ситуацию как своего рода договор, который нельзя нарушать, так как приговор был вынесен в соответствии с законом города. Он не был согласен с приговором, но считал, что должен уважить этот пожизненный «договор» и подчиняться ему.
В XVII-XVIII вв. в Европе теория договора еще оставалась влиятельной политической теорией и использовалась для того, чтобы убедить людей в том, что у них есть обязательство подчиняться своему правительству. В те времена наиболее распространенной формой государственного управления была монархия. Утверждалось, что жизнь, которая регулируется правительством, лучше, чем жизнь «согласно природе». Более того, люди имели моральное обязательство давать клятву верности правительству, потому что они «соглашались» с его авторитетом или, по крайней мере, у них были достаточные основания подчиняться ему, поскольку это был для них способ избежать трудностей и лишений «в естественном (природном) состоянии».
Это был в лучшем случае сомнительный аргумент. Ведь к этому времени люди уже не жили в «естественном (природном) состоянии» в течение многих веков. И вряд ли можно было говорить о «согласии» людей с определенными формами правления, поскольку народные массы не обладали правом голоса.
Более того, это был довод, допускающий двойное толкование. Например, Жан-Жак Руссо в своем трактате «Об общественном договоре, или Принципы политического права» использовал теорию договора, чтобы заклеймить все существующие правительства и поднять вопрос о революции. Он считал, что у народа нет причин подчиняться авторитету существующего правительства, потому что без этого правительства он мог бы рассчитывать на лучшее качество жизни. Руссо выразил эту мысль в своей знаменитой формуле: «Человек рождается свободным, но повсюду он в оковах». Руссо выдвинул идею народного суверенитета. Государственные законы должны приниматься общей волей всего народа и применяться по отношению ко всем людям одинаково. Это приедет к осуществлению свободы, равенства и братства. Человек, как доброе и благое от природы существо, уже не будет более развращен и испорчен цивилизацией.
Томас Гоббс также относится к сторонникам теории договора. Но его концепция общественного договора противоположна тому, что впоследствии было сказано Руссо. Согласно теории Гоббса, люди, жившие в природном состоянии, испытывали постоянный страх и угрозу со стороны других людей или групп людей, которые обладали властью их убить. Поэтому они уступили свои естественные права некоему суверену в обмен на защиту со стороны этого суверена. Таким образом, он брал на себя обязанность их защищать, а они брали на себя обязанность подчиняться ему и его законам и тем самым утрачивали моральное право возврата себе отданных прав и выступления против него.
Теория договора современного сообщества
Исходная, нагруженная политическими смыслами версия теории общественного договора, в конце концов, вышла из моды. Классическая теория общественного договора должна была допустить реальное соглашение реальных людей в действительных обстоятельствах, тогда как на самом деле она была разработана как гипотетическая модель соглашения между идеальными субъектами, действующими в идеальных условиях. Таким образом, она была вытеснена теориями, адресованными жизненным реалиям.
В последние десятилетия контрактная теория была возрождена, но не как политическая теория, а как попытка серьезного анализа этической проблематики, направленная на статус этики, авторитета морального закона, и, следовательно, как ответ на вопрос, который мы обсуждали выше: в каком смысле наш долг состоит в том, чтобы поддерживать основу морального закона? Современная контрактная теория нацелена на то, чтобы дать ответ, заключающий в себе серьезное отношение к чувству долга и в то же время удовлетворяющий тех, кто не верит в Бога, и в особенности тех, кто возражает против идеи обоснования морального закона с помощью авторитета Бога, обладающего правом налагать на нас обязательства и предписывать нам закон.
Одним из современных сторонников контрактной теории является Джеффри Сайер-Маккорд. Он описывает достоинства этой теории так: «…точно так же, как политическая теория договора выросла в ответ на признание того, что политическая легитимность и политические обязательства не могут быть возведены ни к Богу, ни к природе, моральная теория договора в огромной мере обязана своим происхождением представлению о том, что моральные ограничения должны как-то отражать человеческий разум или социальные условности, а не Бога, и не природу. Контрактная теория утверждает соблазнительные перспективы теории, демистифицирующей статус нравственности и показывающей, что она является необходимым выражением природы человека. Ведь если источник и авторитет нравственности восходит к нашей способности понимать ее требования, то тогда понимание нравственности в конечном итоге требует обращения к тому, что нам необходимо в любом случае для объяснения наших собственных способностей и практик. То есть, при этом нет необходимости постулировать что-то оккультное, таинственное и сверхъестественное».
Из этого рассуждения следует, что философские теории должны приниматься не просто потому, что они истинны, а потому, что они привлекательны. И многим людям какая-то теория будет казаться подлинно привлекательной, если в ней не признается авторитет бога. Если в конечном итоге моральный закон исходит от нас самих и от наших моральных способностей, тогда, во-первых, больше вероятности, что мы можем его соблюсти, и, во-вторых, если нам не удается его соблюсти, то мы ответственны только перед самими собой и сообществом, к которому мы принадлежим, а не перед Всемогущим Богом. Если же моральный закон исходит от Бога, то не будут ли тогда его требования слишком высоки для нас? И не приведет ли наша неспособность соблюсти этот закон к состоянию страха? Более того, если моральный закон – это такое установление, с которым мы, как члены некоего сообщества вынуждены соглашаться, то у нас сохраняется ощущение свободы. Если же, с другой стороны, моральный закон предписан нам Всемогущим Богом, то не оказываемся ли мы в своего рода рабстве?
Оценка контрактной теории морали
На уровне практической этики не существует сомнений, что достижение максимального согласия среди максимального числа людей является идеальным способом достижения общественной гармонии и благосостояния. И если каждый член этого гармонизированного сообщества был бы заинтересован в бескорыстном служении всеобщему благу, то результат был бы идеальным. Однако здесь возникает некая принципиальная сложность: как начать переговорный процесс людей с уже сформировавшимся стремлением ко всеобщему благу?
Когда дело доходит до конкретных рекомендаций конкретной теории морали, то она наталкивается на еще более серьезные сложности, так как нас при этом интересуют не только практические детали каждодневной жизни, но, и фундаментальные вопросы вроде статуса нравственности. Нас также интересует следующая фундаментальная проблема. Представьте себе, что в некоей форме контрактной теории морали было достигнуто общее согласие относительно требований нравственности. Тогда какой высший долг или цель можно положить в основу этого морального согласия? Вот как сам Сайер-Маккорд описает смысл проблемы, стоящей перед его моральной теорией: «Второе, что нас заботит, – это… почему вообще мы должны задумываться о морали? Даже те, кто стремится вести себя в соответствии с моралью, могут в какой-то момент задуматься, надо ли им придерживаться моральных норм, особенно в ситуациях, когда совершенно очевидно, что мораль требует жертв. Почему мы не можем думать об озабоченности нравственным поведением просто как об отражении процесса социализации, который проходил бы более гладко, если бы ненужно было следовать моральным нормам? В той мере, в какой контрактная теория разрабатывается просто как способ выражения озабоченности по поводу морали, которая должна быть для нас общей, она, в сущности, не обращается к этому вопросу. Но многие считают, что от анализа этого вопроса отказываться нельзя, по крайней мере, по тому, что действительные заботы людей отражают невежество и предрассудки. Конечно, мораль предлагает нам проявлять подчинение нормам и жертвенность как законные требования. Но действительно ли у нас есть причины и основания проявлять подчинение и верность норме и жертвовать собой, когда от нас этого требуют?»
У Гоббса, как указывает Сайер-Маккорд, можно найти ответ на вопрос о том, почему у нас есть какие-то фундаментальные причины неморального свойства, которые заставляют нас подчиняться и жертвовать собой. Мы должны защищаться от несправедливости, жестокости, угнетения и насилия. Поскольку все члены данного сообщества соглашаются жить в соответствии с принятой и построенной на общественном договоре морали, у нас существует мощное, практическое, хотя и лежащее вне нравственности, основание для того, чтобы быть верными и подчиняться общественной морали, несмотря на необходимость жертв с нашей стороны.
В рамках определенных границ как практический совет такая мораль может быть полезной. Но она имеет серьезные ограничения. В тех странах, где демократия допускает максимальное влияние контрактного подхода на мораль, распространены случаи обмана и лжи, несправедливости к отдельным людям, коррупция в сфере бизнеса, нарушения налогового режима, организованная преступность, насилие над детьми и т.п. Поскольку те, кто совершает подобные преступления, часто оказываются безнаказанными, мораль, основанная на договоре, не обладает ни какими механизмами, которые регулировали бы их подчинение моральным нормам. Они не признают никаких требований долга.
Что можно сказать, когда большинство данной нации, основываясь на едином моральном решении, заключает договор о преследовании меньшинства, как это произошло в Руанде, когда этническая группа хуту вела политику геноцида по отношению к этническому меньшинству, или, когда в Албании вера в Бога считалась преступлением, за которое полагалась высшая мера наказания – смертная казнь?
Если за моральными законами не стоит Бог и Страшный суд, то мораль не обладает высшим авторитетом. А мораль, основанная на договоре, которая строится на предпосылке о том, что Бога не существует, и тем самым опирается на собственные моральные способности и ресурсы человечества, несмотря на все свои прекрасные идеалы, оказывается иллюзией.