Константин и формирование канона Нового Завета

Как мы уже видели, Лью Тибинг был прав, говоря о том, что четыре Евангелия Нового Завета – от Матфея, Марка, Луки и Иоанна – не были ни первоначальными записями о Его жизни, ни единственными Евангелиями, доступными ран­ним христианам. Другие евангелия имели широкое распро­странение, но не вошли в Новый Завет, – хотя Тибинг и оши­бается, утверждая, что «восемьдесят евангелий» претендова­ли на место в каноне. Но как отбирались книги, оказавшиеся включенными в Новый Завет? Почему так получилось, что лишь четыре евангелия впоследствии стали частью канона, а все остальные были забыты? Как проходил этот процесс? Кто принимал эти решения? На каких основаниях? И когда?

Для Тибинга ответ очевиден: решения принимал импера­тор Константин, правивший в четвертом веке. Тибинг прямо говорит об этом в разговоре с Софи Невё, происхо­дившем в его гостиной:

– Для включения в Новый Завет рассматривались свыше восьмидесяти евангелий, но лишь несколько удостоились чести быть представленными в этой книге, – в том числе от Матфея, Марка, Луки и Иоанна.

–   Но кто же решал, какое Евангелие выбрать? – спросила Софи.

–  Ага! – Тибинг излучал энтузиазм. – Вот в чем кроется иро­ния! Вот что уязвляет христиан! Библия, как мы теперь знаем, была составлена из различных источников язычником, рим­ским императором Константином Великим (с. 280).

Как Тибинг заявляет далее, Константину необходимо было создать «новую» Библию для того, чтобы иметь пись­менное подтверждение своего представления о скорее божественной, нежели человеческой, природе Иисуса. Это и привело к формированию канона (собрания священных книг) Нового Завета и уничтожению других священных книг, не прошедших этот отбор:

–   Константин понимал, что следует переписать эти исто­рические книги. Именно тогда и возник самый значимый момент в истории христианства… Константин финансиро­вал написание новой Библии, куда не входили бы евангелия, говорившие о человеческих чертах Христа, а включались те, где подчеркивалась божественная Его сущность. Все более ранние евангелия были объявлены вне закона, затем собра­ны и сожжены на кострах (с. 283).

Взгляд Тибинга на формирование этого канона с точки зрения теории заговора любопытен, но для историков, которым известно, как в действительности происходил про­цесс включения одних книг в Новый Завет и отказа от дру­гих, представляется скорее результатом вымысла, чем зна­комства с реальными фактами. Историческая правда заклю­чается в том, что император Константин не имел никакого отношения к формированию канона Священного Писания: он не выбирал, какие книги включать в него, а какие – нет, и он не приказывал уничтожать евангелия, не отнесенные к каноническим (не было никаких всеимперских сожжений книг). Формирование канона Нового Завета, напротив, было длительным и сложным процессом, который начался за столетия до Константина и не завершился после его смер­ти. Насколько нам известно из исторических источников, император не был участником этого процесса.

В этой главе мы проследим этот процесс от начала до конца, чтобы понять, как в действительности сложился канон христианского Священного Писания, когда проходил этот процесс и кто принимал в нем участие.

Взгляд Лью Тибинга на формирование христианского канона абсолютно верен в одном: этот канон действительно не был просто ниспослан с неба вскоре после смерти Иису­са. Сам Тибинг в одном из самых запоминающихся высказы­ваний, адресованных Софи Невё, говорит об этом так:

Тибинг улыбнулся.

–   …все, что вам надо о ней [Библии] знать, суммировал великий каноник, доктор теологических наук Мартин Перси. – Тут Тибинг откашлялся и процитировал: – «Библия не прислана к нам с небес по факсу».

–   Простите, не поняла?

–   Библия – это творение человека, моя дорогая, а вовсе не Бога. Библия не свалилась с небес нам на головы (с. 279).

Канон не явился христианам сразу в полном и закончен­ном виде, он был результатом долгого процесса, в течение которого христиане внимательно рассматривали написан­ные книги и решали, какие следует включить в свой священ­ный канон, а какие исключить из него. Это процесс занял многие годы – вернее, столетия. Решения (вопреки Тибин- гу) принимал не один человек, и даже не одна группа людей (например, церковный собор); они были результатом про­должительных и порой воинственных обсуждений, дискус­сий и споров. Этот процесс еще долго продолжался и после эпохи Константина, но начался он за столетия до нее.

Начало процесса включения книг в священный канон

Это может показаться странным в наши дни, но для религий Древнего мира было совсем не характерно неукоснитель­ное следование священным книгам как руководствам в вопросах вероучения и религиозной практики. Помимо иудаизма, похоже, не было ни одной религии из множества распространенных на территории Римской империи, кото­рая использовала бы книги подобным образом. Это не гово­рит о том, что в этих религиях не было вероучений или практик – они были, но не основывались на священных тек­стах, которые были бы признаны божественно данным сво­дом «правил». Даже такие основополагающие для культуры книги, как «Илиада» и «Одиссея» Гомера, не воспринима­лись подобным образом. В них видели то, чем они были на самом деле: собрание интересных историй, полных мифо­логических описаний богов. Но они не рассматривались как руководящие указания по поводу того, во что нужно верить и как следует себя вести.

При взгляде назад кажется почти неизбежным то, что у христиан впоследствии должен был сложиться канон Свя­щенного Писания, потому что начало христианству поло­жил Иисус, иудейский вероучитель, который признавал иудейскую Тору, следовал ее обычаям, придерживался ее законов и истолковывал ее смысл своим ученикам. Этими учениками Иисуса, разумеется, были первые христиане, и, следовательно, с самого начала у христиан был священный канон, признаваемый ими богоданными книгами, – канон иудейского Священного Писания. Это делало их необычны­ми для Римской империи, – где книги, как правило, имели совершенно другую функцию, – но не уникальными: призна­вая канон, христиане просто следовали за иудеями.

Но христиане оторвутся от своих иудейских корней, и когда они сделают это, то, естественно, начнут сами соби­рать священные тексты, которые впоследствии будут сокра­щены и включены в отдельный, исключительно христиан­ский, канон Священного Писания, который станет изве­стен как Новый Завет².

Иисус из Назарета начал свою пастырскую деятельность, по-видимому, в 20-е годы н.э. Он был казнен римлянами, оче­видно, около 30 года н.э. Первая христианская книга была написана вскоре после этого. Самое раннее писание первых христиан (около 50-60 гг. н.э.), дошедшее до нас, принадле­жит перу апостола Павла. Евангелия Нового Завета – самые ранние из сохранившихся жизнеописаний Христа, написан­ные, возможно, между 70 и 95 годами н.э. Остальные книги Нового Завета написаны приблизительно в это же время; вероятно, последней из них было Второе послание Петра (не ранее 120 года н.э.). Следовательно, книги Нового Заве­та, так же как и некоторые другие произведения ранних христиан, не вошедшие в Новый Завет, были созданы при­близительно между 50 и 120 годами н.э.

Похоже, что уже в этот период христиане начали вос­принимать некоторые явно христианские авторитетные письменные источники как равноценные книгам иудейской Библии. Свидетельства тому можно найти в некоторых тек­стах самого Нового Завета. Во-первых, существуют предпо­ложения о том, что начиная с самых ранних пор слова и проповеди Иисуса считались не менее авторитетными, чем тексты Священного Писания. Возможно, такому их вос­приятию способствовал сам Иисус манерой своей пропове­ди. В соответствии с некоторыми из самых ранних наших свидетельств, такими как Евангелие от Матфея, когда Иисус толкует Закон Моисея, он сопровождает каждую из запове­дей своими поучениями*. Моисей, например, говорит: «Не убий». Иисус интерпретирует это так: «Даже не гневайся на другого». Моисей наказывает: «Не прелюбодействуй». Иисус добавляет: «Не прелюбодействуй с женщиной даже в сердце своем». Моисей требует: «Не произноси ложной кля­твы». Иисус еще более непреклонен: «Не клянись вовсе!». Собственные интерпретации Иисуса воспринимались Его учениками с не меньшим почтением, чем заповеди самого Моисея (см. Мтф 5:21-48).

Еще одно свидетельство тому можно найти в более поз­дний период Нового Завета. В Первом послании к Тимо­фею, якобы принадлежащем руке апостола Павла (многие ученые считают, что оно написано поздним последователем Павла от его имени), автор велит своим христианским чита­телям оказывать почести пресвитерам, а затем цитирует «Писание», чтобы подкрепить свои слова (1 Тим 5:18)⁴. Интересно то, что цитирует он два отрывка: один из Закона Моисея, а второй – слова самого Христа («Трудящийся достоин награды за труды свои» – см. Л к 10:7). Здесь слова Христа и строки Писания равнозначны.

То же мы находим и в писаниях Его последователей. Самым поздним по времени написания, как я уже отмечал, в Новом Завете было Второе послание Петра. Довольно инте­ресно то, что его автор (который тоже явно выступал под псевдонимом, поскольку сам Петр умер задолго до того как оно было написано) говорит о ложных учителях, которые извращают «послания Павла», «как и прочие Писания» (2 Пет 3:16). Таким образом очевидно, что этот неизвест­ный христианский автор воспринимает послания Павла как «Писание».

По моему мнению, в конце первого – начале второго сто­летия, за сотни лет до Константина, христиане уже воспри­нимали некоторые книги как канонические и выбирали книги, которые следует включить в этот канон.

Мотивации отбора книг для библии

Какие силы подталкивали процесс принятия определенной группы книг в качестве авторитетных канонических источ­ников? Как можно видеть из цитат, приведенных выше, хри­стиане начинали привыкать к цитированию определенных текстов для установления как принципов веры, так и норм общежития. После того как Иисус умер и не мог больше наставлять апостолов, появилась потребность в собрании Его изречений для потомства, а когда и сами апостолы нача­ли умирать, понадобилось собрать и их писания – как храни­лище истинных учений, которым нужно было следовать.

Это было особенно трудной задачей из-за поразительной разнородности христианства, которая начала проявляться в первом столетии, но с несомненной очевидностью обнару­жилась во втором столетии. Христианство в современном мире кажется нам в высшей степени многообразным, и это верно, учитывая широкий спектр интерпретаций вероуче­ния, распространенных среди тех, кто называет себя после­дователями Христа. Достаточно вспомнить о различиях между католиками и баптистами, последователями грече­ской православной церкви и мормонами, Свидетелями Иего­вы и сторонниками епископальной церкви. Какими бы зна­чительными ни были различия между христианскими груп­пами в наши дни, они меркнут в сравнении с известными нам различиями христианских групп в церкви первых веков.

Только во втором столетии, например, нам известны люди, объявлявшие себя последователями истинного уче­ния Христа и при этом верившие в такие вещи, которые поразили бы большинство современных христиан своей крайней нелепостью. Были, конечно, и христиане, верив­шие в одного Бога, но другие говорили, что Бога два (Бог Ветхого Завета и Бог Иисуса), третьи же и так далее утвер­ждали, что богов 12, или 30, или 365! Были христиане, счи­тавшие, что этот мир был создан одним истинным Богом, но другие утверждали, что он создан второстепенным боже­ством; третьи же приписывали его создание и вовсе некому порождению злых сил. Были христиане, видевшие в Христе одновременно и «вполне» человека, и «вполне» Бога; другая группа, как уже говорилось, возражала, что Он настолько человечен, что не может быть божествен, третья же – что Он «вполне» божествен, и потому не может быть челове­ком, а четвертые различали в Нем два разных существа – человека Иисуса и Бога Христа. Были христиане, верившие, что через смерть Иисуса спасется этот мир; другие уверяли, что смерть Иисуса не имеет никакого отношения к спасе­нию этого мира; еще одна группа утверждала, что Иисус вообще не умирал.

Как я отмечал ранее, эти различные христианские груп­пы – особенно те, которые исповедовали наиболее стран­ные из этих учений, – не могли просто взять и свериться со своим Новым Заветом, чтобы понять, кто прав, а кто нет, потому что Нового Завета не было.

У каждой из этих групп были священные книги, которые, как они утверждали, остались от апостолов Иисуса, – еванге­лия, деяния, послания, откровения, – и каждая группа настаивала на том, чтобы именно эти книги стали для остальных христиан, желавших знать, во что верить и как жить, непререкаемым письменным авторитетом. Борьба за Священное Писание была настоящей битвой – затяжным конфликтом между соперничающими группами христиан, вознамерившимися определить характер христианства на все грядущие века. Лишь одна группа победила в этой битве; именно эта группа установила (на Никейском соборе), каким должен быть христианский символ веры, и решила, какие книги следует включить в канон Священного Писа­ния. Вопреки тому, что говорил Лью Тибинг, это решение не было следствием усилий императора Константина. Оно было следствием усилий христианских лидеров – тех, кото­рые победили в этом раннем споре о христианском вероуче­нии и религиозной практике⁵.

Серанион и Евангелие от Петра

Мы можем получить представление о том, как происходил этот процесс, познакомившись с сюжетом, рассказанным Евсевием, «отцом церковной истории», с которым мы уже встречались в одной из предыдущих глав. Евсевий, как отме­чалось там, написал десятитомную историю христианской Церкви, охватывавшую период от дней Христа до времени, в которое жил сам Евсевий (эпохи Константина). В этих кни­гах он много говорит о ранних христианах и их конфликтах, включая споры по поводу вопросов вероучения и канона Священного Писания. Одна из таких историй проливает свет на процесс формирования канона писания в целом.

В главе 3 я рассматривал одно из самых ранних дошед­ших до нас евангелий – Евангелие Петра. Еще до открытия этого евангелия в 1886 году о его существовании было известно из «Церковной истории» Евсевия. Евсевий сооб­щает о когда-то знаменитом епископе Антиохийском Сера- пионе, жившем во второй половине второго века. Под юрисдикцией Серапиона находились церкви по всей Сирии, и время от времени он совершал пастырские инспекционные объезды. Однажды он посетил церковь в деревне Росс и узнал, что тамошние христиане в своих цер­ковных службах используют евангелие, написанное Петром. Серапиона это ничуть не смутило: если апостол Петр написал евангелие, оно несомненно приемлемо для чтения в церкви. Но когда он вернулся в Антиохию из свое­го путешествия, некие информаторы сообщили ему, что так называемое Евангелие Петра содержит ложное учение. Более того, они утверждали, что это докетское евангелие, в котором Христос изображается не вполне человеком (см. наши предыдущие рассуждения о докетизме).

Узнав об этом, Серапион приобрел экземпляр этой книги и, прочитав ее, действительно встретил несколько пассажей, которые можно было истолковать в докетском смысле. Он написал небольшой памфлет «По поводу так называемого Евангелия Петра» и отправил его христианам Росса, сопроводив приказанием не использовать больше эту книгу в церковных службах общины.

Эта интересная история наглядно показывает, как хри­стиане принимали решения о том, следует или нет воспри­нимать книгу как часть Священного Писания и приемлема ли она для использования церковью в качестве наставления и руководства. И христиане Росса, и Серапион были соглас­ны в том, что апостольская книга – то есть написанная одним из ближайших учеников Христа (или, по меньшей мере, одним из спутников Его учеников) – приемлема. Но помимо этого книга должна была быть «ортодоксальной», то есть содержать верное толкование учения Христа. Книга, не соответствовавшая этому требованию, была явно не апо­стольской, поскольку сами апостолы, как считалось, могли передавать только истинные описание Христа и значение его учения. С точки зрения Серапиона, так называемое Евангелие Петра было не ортодоксальным; таким образом, оно не могло быть написано Петром. По этой причине его не следовало использовать в христианских богослужениях. Иными словами, его следовало исключить из канона.

Все это происходило за 150 лет до Константина.

Ириней и Четвероевангелие

Но соответствует ли правде то, что именно Константин ответствен за принятие окончательного решения о включе­нии в Новый Завет четырех Евангелий, как утверждает Ли Тибинг? Действительно ли в начале четвертого века были широко распространены различные евангелия, из которых Константин выбрал четыре для включения в канон Священ­ного Писания?

Даже это утверждение исторически неверно. Не только определенные «еретические» тексты, такие как Евангелие Петра, были отвергнуты большинством христиан уже во втором столетии, но и четыре Евангелия – от Матфея, Марка, Луки и Иоанна – утвердились в каноне задолго до Константина.

Мы можем проследить истоки канонизирования Четве­роевангелия по произведениям бесспорно христианских писателей второго столетия. Одним из самых знаменитых авторов этого периода был человек, известный в истории как Юстин Мученик, которого казнили за исповедование христианства во второй половине второго века, приблизи­тельно в то время, когда Серапион писал свое письмо хри­стианам Росса. Нам повезло, что у нас есть пространные писания Юстина, в которых он пытается объяснить просве­щенным противникам христианства, что, вопреки широ­ко распространенному мнению, христианство не предста­вляет угрозы единству империи и что христиане – не злостные возмутители общественного порядка, каковыми их иногда изображают. На самом деле христиане, утвержда­ет Юстин, – представители одной, истинной, религии, дан­ной одним, истинным, Богом.

Доказывая свою правоту, Юстин иногда цитирует более ранние христианские тексты, включая евангелия. Но он никогда не называет так эти книги: он просто именует их «воспоминаниями апостолов». И он нигде не говорит о том, что таких книг было только четыре.

Около тридцати лет спустя, приблизительно в 180 году н.э., писал другой значительный христианский автор – Ириней. Тридцать лет, разделявшие Юстина и Иринея, имели огром­ное значение для истории христианства, поскольку именно в эти годы начали расцветать различные гностические ереси (каждая со своей теологией) и повсюду распространялось уче­ние выдающегося христианского проповедника Маркиона (объявленное Юстином и Иринеем архиеретическим). Маркион утверждал, что есть два Бога – Бог иудеев и Бог Иису­са, который послал Иисуса в этот мир (как фантом: Маркион был докетом), чтобы спасти людей от гневного Бога иудеев⁶.

Как могли оппоненты гностиков и Маркиона (а также других так называемых ложных учений) убедить читателей в «истинности» своей религии? Другими словами, как могли христианские лидеры оспорить иные теологические пред­ставления и доказать, что именно их взгляды те же, что у Христа и Его последователей? Легче всего, конечно, было подтвердить свои представления книгами, написанными апостолами самого Христа. Учитывая все возраставшую в период между временами Юстина и Иринея угрозу со сторо­ны еретических ложных учителей, таких как гностики и Маркион, нет ничего удивительного в том, что у Иринея мы находим уже более четкое представление о том, какие книги относятся к Священному Писанию. В соответствии с Ири- неем, это только четыре Евангелия – Матфея, Марка, Луки и от Иоанна. Любой, кто отдает предпочтение лишь одному из четырех Евангелий (например, Маркион использовал только Евангелие от Луки, а некоторые из гностиков – толь­ко от Иоанна) либо присоединяет к ним другие (например, Евангелие Петра или Евангелие Фомы), заблуждается.

Как Ириней аргументирует свою позицию? Он отмечает, что есть четыре стороны света, с которых дуют четыре ветра, несущие истину о христианском Евангелии, – которое, таким образом, должно строиться на четырех столпах – Матфее, Марке, Луке и Иоанне. Четыре стороны света, четы­ре ветра и четыре Евангелия – что может быть естественнее⁷?

Раннехристианские канонические списки

Приблизительно временем Иринея датируется первый известный нам канонический список – перечень книг, кото­рые автор (в данном случае анонимный) считает приемлемы­ми для включения в христианский канон. Этот список, «Канон Муратори», назван по имени ученого восемнадцатого века Л.А. Муратори, который- обнаружил его в одной из миланских библиотек. Рукопись, содержавшая этот перечень, была создана в восьмом веке, но сам список, судя по всему, был составлен в Риме приблизительно в конце второго столетия⁸.

Начало текста рукописи, к сожалению, утрачено. Но то, как начинается имеющийся фрагмент, оставляет мало сомне­ний по поводу того, какие книги в нем первоначально рассма­тривались: «…при которых, тем не менее, он присутствовал, и поэтому он поместил [их в свое повествование]. Третья книга этого Евангелия соответствует таковой у Луки»⁹. Автор продолжает, рассказывая, кем был Лука, а затем говоря о «четвертом из Евангелий», «от Иоанна». Этот список, други­ми словами, начинается с рассмотрения четырех Евангелий, третьим и четвертым из которых были Евангелия от Луки и от Иоанна. Достаточно очевидно, что в утраченной части речь шла о Матфее и Марке, и сохранился только конец заключительного предложения от рассказа о последнем.

Таким образом, «Канон Муратори» включает те четыре Евангелия, которые впоследствии вошли в Новый Завет, и никакие другие. После Евангелия от Иоанна в каноне зна­чатся Деяния Апостолов, послания Павла – упоминаются девять посланий к семи церквам (к коринфянам, ефесянам, филипиийцам, колоссянам, галатам, фессалоникийцам и римлянам), двум из которых (коринфянам и фессалоникий­цам) он писал дважды, а затем четыре – к частным лицам (к Филимону, Титу и два к Тимофею). То есть в этот канон вхо­дят все тринадцать посланий Павла. Он, однако, решитель­но отвергает послания «к лаодикейцам» и «к александрий­цам», которые были «подделаны от имени Павла, для того чтобы распространять ересь Маркиона». Эти послания, как образно говорится в «Каноне Муратори», «не могут быть приняты католической церковью, потому что не подобает желчь смешивать с медом». (Заметьте, что эти книги не под­лежат сожжению; их просто не надлежит читать или, пред­положительно, копировать.)

Далее в каноне перечисляются как приемлемые послание Иуды, два послания Иоанна, «Премудрость Соломона» (книга, явно не входившая в Новый Завет), Откровение Иоанна, Откровение Петра (не путать с коптским Евангелием Петра, которое мы обсуждали в предыдущей главе), с примечанием о том, что некоторые христиане не хотят читать последнее в церкви. Затем автор списка замечает, что книгу Гермы «Пас­тырь» читать следует, но не в церкви, поскольку «Герма напи­сал [ее] уже в наши дни в Риме, когда епископом был его брат Пий» (строки 73-76). Другими словами, это недавнее произве­дение (написанное почти «в наши дни»), и автором его является не апостол (а брат недавнего епископа). Следова­тельно, оно не может быть включено в канон. Список завер­шается перечислением других отвергнутых книг: «Но мы не принимаем ничего из того, что писали Арсиной, Валентин или Мильтиад, который также составил новую книгу псалмов для Маркиона, вместе с Василидом, азиатским основателем катафригийства…». На этом список обрывается так же, как и начинается, – в середине предложения.

Подведя итоги, можно сказать, что этот автор второго века считает приемлемыми для церкви двадцать две или двад­цать три книги из двадцати семи, впоследствии вошедших в Новый Завет. Не включенными оказались Послание к евре­ям, Послание Иакова, 1 и 2 Послания Петра, и одно из посла­ний Иоанна (автор признает два Послания Иоанна из трех имеющихся ныне, но не указывает, какие именно). Кроме того, он признает «Премудрость Соломона» и условно, с некоторыми оговорками, Откровение Петра. И, наконец, он отвергает книги, которые считает либо еретическими (под­деланные Маркионом Послания Павла к александрийцам и лаодикейцам и другие подложные книги, приписываемые гностикам и монтанистам), либо не соответствующими кри­териям, необходимым для включения в канон.

Критерии отбора рукописей для библии

Какими же были эти критерии? Как оказывается, это те же четыре критерия, которых придерживался широкий круг авторов второго и третьего столетий. Для того чтобы войти в Новый Завет, книга должна была быть:

1)   древней. Авторитетный священный письменный источ­ник должен был датироваться временем, не слишком отдаленным от времени жизни Христа. И поэтому «Пастырь» Гермы, не соответствовавший этому требо­ванию, поскольку был написан в относительно недав­нее время, не мог пройти этого отбора;

2)   апостольской. Для того чтобы быть авторитетной, книга должна была быть написана апостолом – или, по крайней мере, учеником апостолов. Поэтому «Канон Муратори» признает Евангелия от Луки (написанное спутником Павла) и от Иоанна, а также писания Павла, Но он отвергает подложные послания Павла, написанные последователями Маркиона. Действие того же критерия мы видим и в случае с Евангелием Петра: поначалу оно было признано христианами Росса вследствие своего апостольского происхожде­ния; однако как только было сочтено, что Петр не мог написать его, от евангелия отказались;

3)   католической. Чтобы быть включенной в канон, книга должна была иметь широкую поддержку в официаль­ных церквах. Иными словахми, она должна была быть «католической» (от греч. ка1ко1гкоз – всеобщий). Отсю­да – разговоры по поводу статуса Откровения Петра в «Каноне Муратори»;

4)   ортодыссалъиой. Однако куда более важным критерием из всех был критерий содержания. Другие критерии можно назвать в некотором смысле производными от него, поскольку если книга написана не с ортодоксальных позиций, значит она явно не апостольская («явно» для того, кто выносит это суждение), не древняя (ее, должно быть, подделали недавно), не католическая (учитывая все вышесказанное, ни одна из других ортодоксальных церквей не захотела бы иметь с ней ничего общего). Отсюда – история с Серапионом и Евангелием Петра. Как он мог знать,, что Петр не писал его? Потому что она содержала нечто похожее на докетскую христологию, а Петр, разумеется, не мог написать ничего подобного.

Евсевий и канон в начале четвертого века

Неистовые споры по поводу точной структуры Нового Заве­та продолжали бушевать в церковных кругах еще долгое время после создания «Канона Муратори» в конце второго века. Тем не менее, вопреки заявлениям Лью Тибинга, почти каждый из принадлежавших к ортодоксальной церкви был убежден в том, что в него должны быть включены четыре Евангелия, Деяния Апостолов, тринадцать посланий Павла, Первое Петра и Первое Иоанна. Но по поводу остальных книг существовали серьезные разногласия.

То, что эти проблемы не были решены еще и в эпоху Кон­стантина, очевидно из писаний начала четвертого века само­го «отца церковной истории» Евсевия, который в одном месте своей «Церковной истории» делает отступление, посвященное канону, из которого с полной очевидностью следует, что эти вопросы требовали решения даже через пол­тора столетия после появления «Канона Муратори»¹⁰.

Евсевий заявляет о своем намерении «суммировать писа­ния Нового Завета» («Церковная история» 3. 25. 1). Но это оказывается сложной задачей, поскольку, как замечает Евсе­вий, многие из важных вопросов еще продолжают дискути­роваться. И поэтому он выделяет четыре категории книг. Книги первой категории он называет «признанными», имея в виду то, что они безоговорочно приняты ортодоксальной традицией (единственной, которая его на этот момент инте­ресует): это четыре Евангелия, Деяния, послания Павла (в число которых он включает и Послание к евреям), Первое послание Иоанна, Первое послание Петра и, «если кто счи­тает возможным», говорит он, Откровение Иоанна. Понят­но, что даже признанные книги признаны не повсеместно, продолжает он по поводу этого Откровения, «в связи с чем мы в свое время представим различные мнения».

Во вторую категорию Евсевий помещает книги «спорные», имея в виду то, что они вполне могут быть сочтены канонически­ми, но некоторыми их статус оспаривается. В эту группу попали Послания Иакова, Иуды, Петра (2-е), а также Иоанна (2-е и 3-е).

Затем Евсевий называет книги, которые он считает «под­ложными», что обычно означает «поддельные», но в этом контексте, по-видимому, – «не подлинные, хотя иногда рас­сматривавшиеся как канонические». Среди них – Деяния

Павла, «Пастырь» Гермы, Откровение Петра, Послание Вар­навы, Дидахе (Учение двенадцати апостолов) и Евангелие евреев. Довольно странно то, что Евсевий включил в эту груп­пу, «если кто посчитает возможным», и Откровение Иоан­на, – странно потому, что можно было бы предположить, что его причислят скорее к «спорным», чем к «подложным».

Наконец, Евсевий приводит список книг еретических и не принятых Церковью: Евангелия Петра, Фомы и Матфея, а также Деяния Андрея и Иоанна.

Константинов заказ на пятьдесят христианских Библий

Итак, канон не оформился окончательно даже к дням Кон­стантина, несмотря на то что все «ортодоксальные» христи­ане были согласны в том, что Евангелия от Матфея, Марка, Луки и Иоанна являются каноническими писаниями. Кон­стантин не имел отношения к этому решению.

Фактически в древних источниках есть только один намек на то, что Константин мог сыграть какую-то роль в формиро­вании канона, и, возможно, именно его имеет в виду Лью Тибинг, когда говорит Софи Невё о том, что «Константин финансировал написание новой Библии, куда не входили бы Евангелия, говорившие о человеческих чертах Христа» (с. 283).

В своем «Житии Константина» Евсевий сообщает нам, что в 331 году император обратился лично к Евсевию с прось­бой о создании пятидесяти рукописных списков Библии для церквей, которые он строил в своей столице, Константино­поле. Эти книги следовало «написать на хорошем пергамен­те, четким почерком и в удобной компактной форме профес­сиональным переписчикам, изощренным в своем искус­стве»¹¹. Евсевий замечает, что, едва получив этот заказ на Библии, он тут же выполнил его, – по-видимому, использовав для переписки этих рукописей скрипторий (помещение для копирования от руки книг) своей домовой церкви в Кесарии.